Отец-основатель. Как Вячеслав Брюховецкий возрождал Киево-Могилянскую академию - ФОКУС

Университет — это звучит не только гордо, но и долго. В 1615-м шляхтичка Галшка Гулевичевна выделила землю на постройку монастыря, отеля для паломников и школы. Митрополит Петро Могила построил коллегиум, ставший, как считается, первой высшей школой Восточной Европы. Так началась жизнь академии, впоследствии названной Киево-Могилянской. Её история до закрытия в 1817-м неплохо известна. Как и то, что в 1991-м университет воскрес.

Фокус представляет спецпроект "Свет нации". Мы расскажем о современниках, которые действовали и добивались успеха наперекор всему: времени, обстоятельствам, общепринятым представлениям о том, что возможно. Учёные, художник, музыкант, издатель, военный. Поляки, русские, крымский татарин, индеец чероки. Однажды эти люди идентифицировали себя украинцами, поэтому жили и работали ради своей страны — Украины. В каждом номере мы будем рассказывать об одном из тех, кого мы называем светом нации.

&u]

&u]

Высшее военно-морское политическое училище, готовившее советских политруков в древних корпусах Киево-Могилянской академии, было не самым ответственным "квартиросъём­щиком" в перестроечную эпоху. Идея возродить академию стала витать в оттепельном Киеве с лёгкой руки неформалов. В 1987—1988 годах на митингах зазвучали призывы к восстановлению исторической справедливости. Но никакого движения не было — мало ли завиральных идей тогда звучало. Однако через три года эта же мысль пришла в голову 44-летнему литературоведу, а в прошлом журналисту Вячеславу Брюховецкому.

Прорасти идее помог поднятый "железный занавес". В начале 1991-го учёный вернулся в Украину после чтения курса лекций в Манитобском и Ратгерском университетах в Канаде и США. Там его озарило, что в Украине можно создать вуз мирового уровня.

Одним из первых к работе подключился 32-летний сотрудник Института истории АН УССР Олекса Гарань. Его институт был на 5-м этаже, а Институт литературы, где работал Брюховецкий, — на 3-м. Любопытно, что Вячеслав тогда был секретарём парткома своего научного заведения. Писатель Виктор Таран (Терен), впоследствии — нардеп нескольких созывов, отрекомендовал Гараню своего коллегу так: "Это святой человек". Удивительная, согласитесь, оценка личности человека из номенклатуры.

Гарань вспоминает: "Однажды вечером Брюховецкий позвонил мне домой и сказал: "Приезжай". — "А чего?" — "Приезжай, будет интересно!" Когда мы встретились, он рассказал об идее возрождения академии и о том, что видит меня в качестве декана-организатора факультета общественных наук. Он мне тогда сказал: "Ты будешь гордиться этим периодом в своей жизни".

Затем Брюховецкий привлёк коллегу по Институту литературы Сергея Иванюка (гуманитарные науки) и Мирослава Кратко (естественные науки). Пятой стала Наталья Шумкова, недавняя выпускница истфака КГУ. Брюховецкому нужна была помощница, чтобы вести бумажные дела.

Концепцию написали быстро. Правда, денег и людей, верящих в успех авантюры, рядом с Брюховецким оказалось немного. Места для встреч орггруппы тоже вначале не было. С горем пополам выбили комнату в Подольском райсовете — напротив бывшей и будущей Могилянки. Вскоре при забавных обстоятельствах удалось получить комнатку в одном из корпусов военного училища (см. Быть Брюховецким — это). Наталья Шумкова, смеясь, вспоминает, что у них был первый в мире видеотелефон — они с коллегами могли видеть друг друга, разговаривая по обычному настольному телефону, при этом выглядывая в окно.

Кадровой находкой стал Вадим Зубко, преподаватель Высшей партийной школы. Когда открывали академию, нашлись те, кто вышел с плакатом — зачем, мол, на работу взял "коммуняку". Эти люди не знали, что Зубко в прошлом был ректором Кустанайского университета в Казахстане, работал там в обкоме партии, но рвался в Украину. Встретившись с ним, Брюховецкий понял: это именно тот человек, которого не хватает. Ибо все, с кем он начинал, ни одного дня не работали в системе высшей школы.

Бывали и кадровые проколы. В таких случаях почти со всеми расставались тихо. Только двое решили опротестовать увольнения. Декан-организатор Кратко был уволен, так как не смог создать факультет. Ответственный за хозвопросы, популярный в то время политик и чиновник Иван Салий, по словам ректора, не вписался в коллектив. Оба выиграли суды. Затем, по словам Брюховецкого, "оба уволились сами, люди перестали руку подавать".

Отец-основатель полагал, что после провозглашения независимости его грандиозная идея овладеет умами единомышленников. Особенно побратимов из Народного руха (Брюховецкий фактически руководил секретариатом Руха до учредительного съезда). Увы, даже во время президентской избирательной кампании осенью 1991-го эта идея не приглянулась никому из демократических политиков. В неё не поверили ни Чорновил, ни Лукьяненко, ни Юхновский.

Брюховецкий вспоминает: "Я бродил по коридорам Верховной Рады, высиживал часами в высоких кабинетах правительственного дома, прорывался то в Кончу, то в Пущу, ездил во Львов — и всё с одинаковым результатом: ничего не происходило. Единственный человек, у которого я находил понимание и реальную поддержку советами, был Николай Лаврухин, экс-мэр Киева, совсем не руховец, а управленец от Бога. Новый же мэр, ещё вчера просто руховец, который бегал ко мне в Институт литературы и очень хотел быть на виду, не ответил ни на одно моё письмо и не назначил ни единой встречи, о которой я просил".

Как ни удивительно, деятельным союзником оказался вчерашний партийный идеолог Леонид Кравчук. 19 сентября 1991 года тогдашний председатель Верховной Рады и кандидат в президенты подписал распоряжение "О возрождении Киево-Могилянской академии". Кабмину было предписано помогать новому старому вузу, в частности помещениями и оборудованием.

Леонид Кравчук, предстоятель УПЦ КП Филарет и президент НуКМА Вячеслав Брюховецкий во время празднования десятилетия возрождённой Могилянки (2002 год)

Кравчук слово сдержал, и из спикерского "Фонда милосердия" выделили 300 тыс. рублей, правительство дало полмиллиона. Для вступления в Наблюдательный совет КМА был установлен высокий порог. Для украинцев — $20 тысяч, космическая сумма, ведь тогда средняя зарплата была эквивалентна $5–10. Для иностранцев ещё выше — 50 тысяч.

Уже в августе 1992 года первые студенты спели "Гаудеамус" на древнем плацу. Брюховецкий проявлял чудеса ректорского креатива. Ни один другой вуз страны не имел в течение восьми лет отдельной строки в госбюджете.

"Мы возродились, когда государство уже не могло нам ничего дать, Советского Союза уже не было, — рассказывает Брюховецкий. — А некоторые традиции университетов советских времён стоило бы перенять. Ведь для того чтобы стать в ряд с лучшими университетами мира, надо иметь свой стадион, свой плавательный бассейн. Нам нужны нормальные общежития. Те, что есть, мы сами строили — я бегал, выбивал, просил, обменивал".

Уже первые выпуски показали, что магнит исторического мифа плюс сильные преподаватели и амбиции юных могилянцев дают всходы. "Старую" Могилянку закончили пять гетманов — Мазепа, Орлик, Полуботок, Скоропадский и Самойлович. "Новую" — депутаты Верховной Рады, члены правительства, в том числе сменщик Брюховецкого — Сергей Квит.

Не всё было гладко. Во времена Брюховецкого университет отбирал "сливки" абитуриентов, предлагая более сложные тесты, чем в других вузах. Сейчас тесты — как везде, что даёт не лучшие результаты. И всё равно в эмоциональном рейтинге украинских университетов могилянцы — среди первых.

Идея фикс Вячеслава Степановича — чтобы выпускник Киево-Могилянской академии возглавил страну, претерпела апгрейд. Теперь он говорит: дело не в том, диплом какого вуза у руководителей страны в кармане, а в том, что пришло время поколения ровесников возрождённого университета.

Как удалось создать некоррумпированную среду в университете?

— С кем бы я тогда ни говорил о работе в академии, начинал с этого. Нескольких людей уволил — это было всего дважды, и в самом начале. Сложнее было проконтролировать хозяйственников. Один из моих заместителей, к примеру, был уволен через несколько дней после начала работы. Я узнал, что он буквально с ходу украл несколько листов шифера. Вызвал и сказал: уходи, чтобы я тебя не видел больше.

Вы преподавали в Ратгерском университете в США и в Манитобском в Канаде. Что там подсмотрели?

— Я увидел там свободу, которая позволяет и студенту, и преподавателю жить в других обстоятельствах, чем у нас. С другой стороны, я видел, что наши студенты интереснее, и так до сих пор, у них есть мотивация и гражданская позиция. Им не всё равно.

Что здесь не прижилось из увиденного за океаном?

— Не вышла задуманная прозрачность границ между факультетами. Мы очень этого хотели. Чтобы естественнонаучник изучал и получал "кредиты" по литературе. Теоретически это не запрещено и сегодня. Но и не стимулируется. Эту идею мы потеряли.

Почему университет потерял свой особый статус — отдельную строку в бюджете, к примеру?

— Мы начинали, когда ещё действовал советский закон об образовании. Мы делали незаконные, по сути, вещи, экспериментировали. Даже наше подчинение Кабмину было неправильным с точки зрения закона.

Мы понимали, что когда нас начнут стричь под одну гребёнку со всеми, наступит конец. Тогда я их шантажировал — говорил: да, вы имеете такое право, но я объявлю голодовку, подам заявление об отставке, соберу пресс-конференцию... И они знали, что я так сделаю. И каждый раз чиновники сдавали назад.

Мы мало бы смогли сделать без поддержки тогдашнего министра образования Петра Таланчука и его зама Анатолия Погрибного. Они мне просто поверили. Но была колоссальная оппозиция со стороны ректоров, в первую очередь — ректора Киевского университета им. Шевченко Виктора Скопенко.

Это была ревность?

— И ревность, и непонимание. Это был советский человек. Помню, как он кричал: "Зачем нам эти бакалавры, магистры, у нас прекрасное образование, специалистов выпускаем!"

Только на государственные деньги университет не смог бы стать на ноги. Кого из крупных благотворителей можете назвать?

— Могу вспомнить Николая Кравца — члена республиканского ЦК КПУ, директора государственного предприятия "Киеврезина". Его уже нет, но его именная премия вручается лучшим выпускникам до сих пор.

Говорили, что многомиллионную сумму выделил крымский предприниматель Юрий Колесников.

— Колесников ничем не помог.

А как же сумма с множеством нулей?

— Десять миллионов — это блеф. Он объявил об этом, рассказывал везде, мы даже в первом буклете академии о щедром даре написали, но он эти деньги до бухгалтерии так и не донёс.

Как складывались отношения с военно-политическим училищем, предыдущим арендатором?

— Они не хотели уходить отсюда. В сентябре 1991-го министром обороны назначили Константина Морозова. Когда мы познакомились, я рассказал, что надеемся возродить академию в её исторических строениях. Он сказал, что будет расформировывать училище и отдаст нам эти здания. Я всерьёз не воспринял эти слова. Пока меня не вызвали в министерство.

Это было в начале 1992 года, вызвали и начальника училища, адмирала Коровина — перепуганного, бледного. Он тогда ещё не принял украинскую присягу, и Морозов его ругал, а тот отнекивался. В итоге мы вместе — и я тоже — приняли присягу на верность Украине на плацу Киево-Могилянской академии. Это случилось 23 февраля 1992 года — тоже символично.

Фото: УНИАН, Александр Чекменёв, Укринформ