Унесённая ветерком. Как Галина Алмазова помогает на фронте бойцам АТО - ФОКУС
Лет шесть назад пресса писала о таком случае. На трассе Севастополь — Ялта остановился красный джип, мужчина и женщина вышли из машины, чтобы сфотографироваться на фоне горы. Дорога на этом участке шла под уклон. Водитель забыл поставить автомобиль на ручник, и в какой-то момент он покатился. Набирая скорость, джип приближался к пропасти. Случилось чудо: рядом притормозила тёмно-синяя мицубиси, из неё выбежала коротко стриженая девушка, вскочила в машину и дала по тормозам. Джип встал как вкопанный в то мгновение, когда его передние колёса зависли над краем обрыва. На заднем сиденьи спали двое маленьких детей. Их спасла автогонщица Галина Алмазова. — Я вас познакомлю с Галиной, — сказал Иван Звягин, когда наш волонтёрский бус вывернул из Песок (ближайшего к донецкому аэропорту населённого пункта) в сторону Артёмовска. В Песках начинался очередной бой. По моим ощущениям, он там идёт постоянно, иногда чуть утихая. Наш фольксваген набирал ход, подпрыгивая на колдобинах, отчего я каждые три секунды ударялся каской о потолок. — Мы не успели кое-что передать Медведю из 95-й бригады, — объяснил Звягин, — так что придётся отдать вещи девчонкам. Завтра в Пески едут они. Она Артёмовск, утро. Встречаемся с ней на мойке: перед тяжёлым днём на передовой реанимобиль Алмазовой принимает душ. А вот водитель уже в форме: лёгкой косметики почти не видно, улыбка, ощущение ветерка. Очки с чуть затемнёнными стёклами добавляют облику преподавательскую строгость. Холодно, валит мокрый снежок, но Галина этого не замечает, летит навстречу нам без шапки. Строгость окончательно улетучивается в тот момент, когда она слегка подпрыгивает от радости, похлопывая кулачками в новых вязаных перчатках (подарок Звягина). Звягин роется в багажнике: — Это Медведю, — выгружает он какую-то поклажу. — Это опять Медведю. Галь, вы позавчера на 31-м блокпосту были? — Ага. — Как там? — Жёстко. Взяли двухсотого с 31-го, и между 31-м и 29-м "Градами" как накрыло. У Шамана (позывной водителя другого реанимобиля. — Фокус) осколком колесо разорвало. А нас только землёй обсыпало. Выгрузили двухсотого, вдруг передают: ещё один двухсотый. Опять поехали. А вчера нас на 31-й ребята уже не пустили, сказали: нельзя, не вернётесь. Ой, а это нам? — Да, — Звягин протягивает матерчатых куколок. — Обереги, ручная работа. — Какая прелесть. У меня обережек уже есть, но я девчонкам раздам. — Вот это Крохе такие рукавички (Кроха — позывной волонтёра — штурмана реанимобиля Ольги Башей. — Фокус). И это Крохе — свитер, элька. Галина с сомнением разглядывает вещь: — Она в нём утонет. — Ещё где-то эмка была, — Звягин ныряет в багажник. — Нашёл! — И в этом утонет, — примеривает взглядом Галина. — Понял. В следующий раз я ей в "Антошке" брать буду. — А вы из Песок? Мы там недавно заблудились с Крохой. Ночью три раза проехались по сепарской территории. Ребята из 95-й нам потом говорили: сепары вас либо пожалели, либо не поняли, что произошло. — Как это вы умудрились? — спрашиваю я. — Свернули не туда. По нам уже потом начали стрелять, в том месте, где Гризли убили. Знаете? Как ехать на дамбу, слева… Галина убегает на мойку расплачиваться. Возвращается: — Вы завтракали? — Слегка, — отвечаю. — Кофе можно выпить. — Я ещё не завтракала, можем поехать в пиццерию, тут недалеко. Поехали. Завтрак в Артёмовске Перекрёстки, светофоры, дома, витрины, прохожие. Город по-своему красив: много добротных зданий сталинской постройки. О том, что в получасе езды отсюда идёт бой, периодически напоминают бобики с одной или двумя белыми полосками (одна полоса — первая линия обороны, две — вторая). Приехали. В пиццерии спокойная музыка, выбор блюд пристойный. Алмазова заказывает салат, яичницу и кофе с молоком. Мы с Иваном — кофе без молока. Пока ждём заказ, беседуем. — Не устаёте жить в дороге? — интересуюсь. — Вообще в экстремальных ситуациях организм мобилизуется. Бывает иногда, что мы с Крохой завтракаем часов в восемь вечера. Но, наверно, самое сложное — это отсутствие таких бытовых вещей, как душ. Хотя… Мы же дежурим возле аэропорта два-три дня, базовый лагерь у нас в Артёмовске — здесь можно и душ принять, и поспать нормально. Так что не устаю. — Я слышал, что ваши реанимобили забирали двухсотых с 32-го блокпоста. — Да. Там долгая история. С 32-го блокпоста волонтёры вывезли тела десяти погибших солдат Нам приносят кофе, и Галина долго помешивает его ложечкой. Поднимает глаза, продолжает: — Этого блокпоста уже нет. А тогда… Нам пообещали коридор, чтобы мы могли восемь тел забрать… Телами это назвать было сложно — десятидневные двухсотые. Правильнее сказать: останки. С нами в сопровождении были солдаты. Когда они эти останки видели, некоторые в обморок падали. — А вы? — Я — нет. — Если хотите, давайте закроем эту тему, а то я вам даже кофе выпить не даю. — Тяжелее другое, — начинает Галина и замолкает. — Почему молчите? — Мальчика вспомнила. — Несмотря на небольшие паузы в разговоре, голос Алмазовой не становится тягучим, в манере говорить сквозит всё та же лёгкость, но с грустным оттенком. — Когда вывозили двухсотых, у нас в сопровождении "Урал" был с крайнего блокпоста. И вот мы двухсотых вывезли, а водителю "Урала" — мальчишка такой, лет 22-х, — нужно было возвращаться назад, в окружение. Он плакал и говорил: "Не хочу ехать, хочу домой!" Вот это было тяжело. — Доехал? — Да. Шины по дороге прострелили, но доехал. Негромкий попсовый рок в кафе накладывается на тяжёлый рассказ, и от этого неестественного сочетания усиливается жутковатое ощущение лёгкости смерти. — Галина, скольких трёхсотых и двухсотых вы вывезли за время "перемирия"? — Сколько трёхсотых не помню, а двухсотых семь. Один из них русский офицер, с жетоном. Мы его погрузили как трёхсотого, но он по дороге умер. — Глупый, но неизбежный вопрос: какие чувства испытывали к этому человеку? — Я понимаю, что сейчас мы разделились на своих и врагов. Я знаю, что они нас не пожалеют. Но, тем не менее, когда я увидела этого молодого раненого мужчину… Знаете, просто жалко. Передо мной был человек, который нуждался в помощи, и мы пытались ему эту помощь оказать. Но ранение очень тяжёлое — сердце, брюшная полость… — Так. Я вам определённо мешаю. Давайте вы всё-таки будете пить кофе. Не успели позавтракать, зазвонил мобильный Алмазовой. — Кроха, ты? Я буду через десять минут. — Вы уже… — я растерялся. — Я хотел… — Дим, мне пора. Через несколько дней я буду в Киеве, чтоб забрать с техстанции свой реанимобильчик. — Я думал, ваша машина за окнами. — Сейчас я езжу на машинке Хоттабыча. А будет своя — "Ветерок". Созвонимся, встретимся. Ужин в Киеве Прошло семь дней. Я знал, что она в Киеве, звонил каждый час. "Дим, мы в госпитале". "Я сейчас на техстанции — ребята мой "Ветерок" заканчивают". "Дим, я в Боярке". "Я на Демеевской. Когда освобожусь? Я наберу…" Встречаемся поздно вечером в кафе, на втором этаже Ocean Plaza. Команда экстренной медицинской службы "EMC ASAP ХОТТАБЫЧ" доедает пиццу. Душа и вдохновитель этой волонтёрской организации, бородатый Илья Лысенко (он же Хоттабыч), излагает Крохе теорию старения автомобилей. Фельдшер Татьяна Малий (она же Татка) обсуждает с Алмазовой какого-то врача: — Крыша поехала, — резюмирует Алмазова. — В смысле? — робко вмешиваюсь в разговор я. — Вот так: после поездок с нами у человека крыша поехала, — последние два слова Галина произносит тихо, и становится понятно, что развивать эту тему она не будет. — Галь, а как там Медведь, которому Звягин вещи передавал? — спрашиваю. — Уже лучше. — То есть? — Он сейчас в Киеве, в главном госпитале. Тогда на следующий день его ранило. Рука, нога, голова. Мы повезли его в Краматорск, на аэродром. По дороге полетело сцепление. Хорошо, что ребята выручили. Отправили Медведя с Крохой на вертолёте в Харьковский госпиталь. Реанимобили при необходимости заезжают прямо на поле боя В разговор включается Кроха: — Я очень переживала за голову, но основная проблема оказалась с рукой. В Харькове выяснилось, что в руке осколки, две косточки сломано. Это очень опасно: инородное тело в организме может дать инфекцию. — Вы медик? — Я — парамедик, курсы прошла и за четыре месяца такого насмотрелась, — отвечает Кроха. — Его положили, сказали, что утром всё как надо сделают. Я оттуда вышла в одиннадцать вечера в полной уверенности, что всё будет хорошо. Помчалась к своим. Но оказалось всё не так хорошо. На следующий день Медведь шесть часов сидел под кабинетом и к нему никто не подходил. — А он вообще в состоянии был сидеть? — Он ходячий, но ведь руку мог потерять… За сутки была всего одна перевязка — это я делала. Никакого внимания к человеку, который восемь месяцев воевал. Я звонила знакомым врачам, мне сказали: "Всё сделаем". Но его не замечали! Я не понимаю, как они могли не заметить такую громину под кабинетом! Пока он сидел, дежурный травматолог принимал гражданских. — Чем всё закончилось? — Вечером сам Медведь набрал Мочанова (Алексей Мочанов, тележурналист, волонтёр, соорганизатор экстренной медицинской службы. — Фокус). Тогда уже начался в госпитале разнос по полной. А на следующий день пришла машина и забрала Медведя в Киев. Тут и прооперировали. — Утром проведывали его, состояние нормальное, — добавляет Алмазова. — Галь, мы с вами уже давно общаемся, а я о вас ещё ничего не знаю, — меняю я тему разговора. — Давайте пересядем за соседний столик и запишем нормальное интервью. Мы воруем с общего стола чайник, две чашки и перемещаемся в дальний конец зала. В поисках настоящего Разливаем зелёный чай. Я включаю диктофон. Алмазова гордо вскидывает голову: — Я готова ответить на любые ваши вопросы. — Расскажите о близких, о семье. — Ой, — Алмазова заглядывает в чашку. — Знаете, нам уже пришлось столкнуться… Когда наши ребята в плен попадают… Сразу же начинается давление на родственников. Поэтому ни о родственниках, ни о ребёнке говорить не буду. Вообще не пишите, что он у меня есть. — Ладно. Но какие-то анкетные данные всё же нужны. Вы киевлянка? — Сейчас — да. — Где вы родились, кто по образованию? — Родилась в Днепропетровске, по первому образованию — инженер-механик химического машиностроения, по второму — менеджер по управлению персоналом. — Давайте о спорте поговорим. — О спорте — давайте! — лицо Алмазовой озаряется улыбкой, и меня вновь накрывает волной лёгкости. — Со школы занималась: вначале — плавание, потом лёгкая атлетика. Но главное увлечение — альпинизм. — Со школы? — Со школы. И потом уже, в студенческие годы, это стало моей жизнью. Когда я возвращалась из двадцатидневных походов и попадала из той, настоящей жизни в обычную, меня накрывала депрессия. Добровольцы из экстренной медицинской помощи не только спасают бойцов, но и развозят по прифронтовым больницам лекарства — А как же эйфория после покорения горных вершин? — Эйфория была там. — В горы шли за адреналином? — Не только. Шла за ощущением настоящести. Хотя адреналин и ощущение настоящей жизни — это где-то на грани. — На войне ощущение настоящести есть? — Да. На войне, как и в альплагере, сразу видишь настоящих людей. Понимаете, в долгом походе человек постоянно не может скрывать, что он… что он… — Что он сволочь? — Да. Не может. Представьте: длинный переход, идёт дождь, все измотаны. Разбивают лагерь, а дежурным нужно дрова собрать, ужин приготовить. И вот кто-то отдыхает, занимается своими делами, а кто-то начинает помогать дежурным, хотя вроде как и не обязан. Люди быстро проявляются. На войне то же самое. До сих пор вспоминаю, как начался обстрел, забегаем в блиндаж, всё сыпется. Я в бронежилете и каске, а Пётр, винницкий волонтёр, в майке и шортах. И вот он накрывает меня своим телом. Или взять Аскольда. Помните Аскольда? — Офицер из 95-й бригады. — Когда мы к ним приезжаем, он постоянно за нас переживает. Обстрел, подвал, ночь. А кому-то в туалет надо. Аскольд обязательно проводит. Мелочь вроде. Но. Понимаете, он ведь ничем нам не обязан. Мы волонтёры, у нас никакого статуса, он никакой ответственности формально за нас не несёт. Где-то внизу врубают музыку, чашки на столе вибрируют, Алмазова на мгновение замолкает. — А вы какую музыку любите? — спрашиваю у неё. — Я? Спокойную. — Галь, альпинизмом как долго занимались? — Долго. Я даже своего ребёнка в альплагерь за собой таскала. А потом… Потом занялась автоспортом. — Как это было? Расскажите. — Случайно вышло. Как-то заехала на СТО. Это был то ли 1999-й, то ли 2000-й год. У меня была редкая по тем временам машинка — спортивная слепая мазда. Ко мне подошёл человек, представился: Борис Петрович Пергат. Известный довольно гонщик, мастер спорта, чемпион Украины, судья. Он тогда как раз организовывал первые в Украине любительские ралли. "У вас, — говорит он, — такой автомобильчик — как раз для ралли. Хотите поучаствовать?" — "Хочу, — отвечаю, — но не умею". — "Я вас научу". Из пятидесяти экипажей женщина за рулём была только одна — я. — Как результат? — Когда объявляли первое место, прозвучало: "Мужчины, снимите шляпы…" И моё имя. Потом были другие соревнования — и любительские, и профессиональные. — Выходит, открыли в себе дар. Сколько вам тогда было? Смеётся: — Восемнадцать. Уже было, давно. — На тот момент вы были состоявшимся человеком. И машинка такая не слабая… Чем вы тогда занимались? — Бизнесом. Я как-то сразу после института попала в коммерческую компанию. — Да-да, я заметил, у вас всё "как-то сразу". — Наша компания занималась производством моделек машин. Как-то мы завозили сырьё на завод в Белгороде-Днестровском и там с нами рассчитались шприцами. — Шприцами? — Шприцами. Это был 95-й или 96-й год. Руководитель поставил мне задачу это всё продать. И вот с этого началась, можно сказать, моя коммерческая деятельность. Мы реализовали первую фуру изделий, заработали огромные по тем временам деньги. И пошло-поехало. Затем меня пригласили в Киев, после появились собственные проекты. Это волонтёр-парамедик Ольга Башей (Кроха), незаменимый член команды экстренной медицинской службы — То есть вы — топ-менеджер? — Ну да. Когда начался Майдан, я была наёмным директором в двух компаниях, плюс у меня есть собственный проект. — Топ-менеджер всё бросила и стала волонтёром? — Напрасно улыбаетесь. Я себя достаточно высоко оцениваю как топ-менеджера. Хотя один недостаток у меня всё же есть. Я к деньгам равнодушна. Когда Майдан начался, практически все запасы на него потратила. А они у меня были… ну нормальные. — Наверно, вы из состоятельной семьи? — Да нет, обычная советская семья. Но я не помню, чтобы в детстве я в чём-то нуждалась. — Волонтёрить, значит, на Майдане начали? — Раньше. Во время снежного апокалипсиса в марте прошлого года. Мы создали координационный центр в Facebook под названием Help Kiev. Ездили по больницам, раскапывали их. Помню, приезжаю в одну больницу, сама, на своей машине. Главврач выдаёт мне пять лопат. Что делать? Я пробежалась по улице, увидела солдат — тогда военных бросили город раскапывать. Говорю: "Пошли со мной". — И они пошли? — Пошли. Адский ритм опять трясёт столики. Мимо нас течёт праздная публика. Метаморфозы Провожая взглядом подвыпившего хипстера, спрашиваю: — Вы с фронта приехали и завтра туда возвращаетесь. Не раздражает праздный Киев? Алмазова делает глоток, ставит чашку на блюдце и несколько секунд рассматривает её, пытаясь найти ответ на дне: — Перепад, конечно, серьёзный. Но, вы знаете, не раздражает. Меня сейчас многое не раздражает. Попробую объяснить. После трагических событий на Майдане я как-то гуляла по городу и прошла мимо группки пьющей пиво молодёжи. Они шумели, курили, матерились. Я этого очень не люблю. Но в тот момент подумала: "А ведь они тоже могли быть на Майдане". И я себя поймала на такой метаморфозе: они меня не раздражают. — На фронте эта метаморфоза не улетучилась? — Наоборот. Что касается матерной ругани, то теперь… — …Теперь вы на неё сами переходите? — Ни в коем случае. Но — не раздражает. И много каких-то таких нюансов, мелочей… Вот я, например, очень чистоплотный человек, до брезгливости, но это я вам так говорю, не для эфира. А там приходится спать в подвале, в одежде, умыться невозможно, носки поменять — тоже. Вокруг ребята, у которых нет возможности помыться. И ничего. — Когда вы говорили об альпинизме, сказали, что в походе люди сразу проявляются. Но в альплагере собирается особый срез общества — студенты, какая-то спортивная интеллигенция. А на фронте перед вами представители всех слоёв. И как они вам? — 99% это те люди, которыми я восхищаюсь. — Так много? — Да, очень высокий процент, а я, поверьте, строгий человек. Но есть, конечно, один бич… Выключите диктофон. Выключили? Это пьянство. Я однажды им такой разнос устроила, кричала, что буду приезжать, и если запах почувствую, страшный шум подниму… Теперь включайте. В целом же отношение к людям стало лучше, намного лучше. И сравнение фронта с альплагерем правильное. У меня на фронте иногда бывает ощущение, что я как бы по спирали возвращаюсь в то время, когда ходила в горы: прежние чувства, прежние эмоции, — на этих словах Алмазова опять улыбается, почти смеётся. — Складывается впечатление, что вам в жизни всё даётся слишком легко: спорт, бизнес, даже война. Может, это всего лишь имидж? До того как сесть за руль реанимобиля в зоне АТО, Галина Алмазова занималась автоспортом. На фото — ралли Ялта-2011 Алмазова продолжает смеяться: — У меня папа кореец, а мама русская, наверно, вот это сочетание дало такой эффект. Хотя, если честно, я тоже плачу. — Ехать завтра не страшно? — Да я жду этой минуты! Когда я сидела за рулём "Ветерка", чувствовала в этой машинке свою ауру. Ехать надо, там же Шаман остался. А страх… Конечно, там бывают моменты, когда к тебе подкрадывается очковая змея, но это моменты. — Чего вы по-настоящему боитесь? В первый раз за время нашего знакомства Алмазова хмурится: — Два года назад у мамы случился инсульт. И вот тогда я поняла, что не готова терять близких людей. И на фронте тоже. Когда передали, что Медведя ранило, а с Медведем мы давно сдружились, мне реально стало плохо. И страшно. Помоги скорой помощи Автомобили волонтерской службы экстренной медицинской помощи "ASAP EMC Хоттабыч" постоянно нуждаются в ремонте и техобслуживании. Помочь команде спасателей можно, перечислив средства на их счета. Карта "Райфайзен Банк Аваль" Реквизиты: Информационное агентство «www.blogofdream.ru» Украина - www.blogofdream.ru |