На Майдане странно и страшновато по ночам. Маленькую республику в центре большого города населяют разные люди, пытающиеся ужиться по грубым и простым мужским законам
Они до сих пор живут в палатках и не торопятся расставаться с оружием. Днём майдановцы заняты любимым делом — контролируют власть. Иногда собираются под Верховной Радой, с дубинками, в арафатках и балаклавах. Одни из них говорят, что выступают за полную люстрацию, другие настаивают на отставке главы МВД Авакова, третьи требуют запрещения Компартии, четвёртые кричат: «Работу!» В толпе мелькают плакаты, призывающие отменить утилизационный сбор*. Народный контролирующий орган — Майдан вызывает сложные чувства у киевских обывателей и у власти. По городу ходят слухи о грабежах и перестрелках. Мелькают новости о драках. Недавно «Правый сектор» подтвердил участие одного из своих бойцов в ссоре «на бытовой почве». В результате трое получили огнестрельные ранения. Волонтёры всё реже приносят стражникам революции еду и одежду. Ночью на Майдане опасно. Но здешние старожилы пока не собираются расходиться. Кто эти люди?
За тучей – дракон, каменное сердце. Ночью – закон, руби, чтобы согреться. Из песни Ляписа Трубецкого «Воины Света»
МаксимычНапротив главпочтамта стоит палатка четвёртой сотни — Казацкой. Коренастый, небольшого роста казак Максимыч словно снимается в историческом фильме: у него на плечах длинный бордовый кафтан, из-под которого выглядывает широкая лента патронташа, на голове высокая серая папаха. Театральная внешность — не просто игра на публику. Как я узнал позже, людям, одевающимся как запорожцы, разрешено носить холодное оружие — в качестве атрибута костюма. Максимыч говорит неохотно. В ходе беседы удаётся выудить из него кое-какие биографические сведения. Выясняется, что воин он не бутафорский, а профессиональный: бывший военный, сейчас на пенсии. На расспросы о жизни на Майдане отвечает вяло. Смотрит чуть прищуренными холодными бусинами чёрных глаз, будто прицеливается: — Приходи завтра, если не боишься. Подежуришь с ночным патрулём, всё поймёшь. Только ты это, оружие какое-нибудь захвати. А то мало ли что. Словно в доказательство серьёзности своих слов достаёт из-за голенища сапога длинный и тяжёлый, совсем не киношный охотничий нож. Максимыч, видимо, хочет произвести впечатление и вряд ли рассчитывает на то, что я приду на ночное дежурство. Но я пришёл.
Посторонним вход запрещён
Отправляясь на дежурство, я на всякий случай оставил дома ценные вещи и сообщил коллегам, где меня искать «если что». Оружие не брал, рассчитывая на защиту журналистского удостоверения. Оно, кстати, оказалось вполне легитимным пропуском в мир ночного Майдана. Благодаря «корочке» меня даже угостили ужином: густой гороховый суп с мясом, кусок хлеба и чай. Вкусно, но согревает ненадолго. Максимыч занят — спит перед караулом. Дожидаясь его, прогуливаюсь по площади. Патрульные в бронежилетах вежливо, но строго интересуются, кто я и что здесь делаю. Опять показываю удостоверение. Резкий ветер, нагнавший с севера рваные иссиня-чёрные тучи, усиливает чувство тревоги. Бойцы греются у железных бочек, внутри которых разведены костры. Прибиваюсь к одной из них. Знакомлюсь с хлопцем из Ивано-Франковска — Мишей Гафиным. Миша, кажется, немного комплексует по поводу камуфляжа не первой свежести. Показывает свои фото на телефоне, на которых он в смокинге и с сигарой. — За три месяца на Майдане я «убил» последнюю камуфляжную форму, — вздыхает он. — Каждый раз, приезжая из дому, привозил сумку с одеждой. Что-то из этой одежды сгорело во время штурма 18 февраля, что-то пропало. Теперь осталось последнее бельё, которое храню в Украинском доме, да ещё этот камуфляж. На вопрос, опасно ли здесь, Миша отвечает: — Да ты что! Это из Мариинки можно было не вернуться, когда там титушки стояли. Майдан опасен для власти, а простому человеку он друг. Ветер теребит на столбе ксерокопию паспорта какого-то человека с надписью: «Розшукується». — Это, скорее всего, вор, — подсказывает Миша Гафин. — Обычно на Майдане можно украсть только один раз. Жуликам пишут на лбу зелёнкой слово «ВОР», проводят их по площади, чтобы все запомнили, а после навсегда изгоняют. Но если хищения в особо крупных размерах, за дело берётся собственная «прокуратура». К нашему разговору подключается командир 22-й сотни Игорь Андрийчук: — На днях ребята должны привезти на Майдан бывшего сотника, который крысятничал здесь, воровал пожертвованные деньги. Тысячами, сука, воровал. Мы провели следствие, у меня уже есть пятеро свидетелей и трое его подельников. Не знаю, что будем делать с ними. Пусть люди сами решат. Мои собеседники упоминают о некой Чёрной сотне, которая, как я понял, занимается исполнением наказаний. Разузнать подробнее не выходит: бойцы торопятся закруглить беседу: «Это честные ребята, и после общения с ними уже никому воровать не хочется». Разговор обрывается неожиданно. Появляется худенький курчавый парень и перепуганно вопит, показывая куда-то в небо над Октябрьским дворцом: — Я видел титушек! Они там! Те, что раньше были в Мариинском парке! Мои собеседники не обращают внимания. Не дождавшись ответа, парень вдруг предлагает: — А давайте поиграем на барабанах! Когда курчавый уходит, патрульный Паша — образцовый студент Киевского политеха — комментирует инцидент: — Он тут с декабря. Не в себе немного, но вреда от него никакого. А вот титушки и провокаторы бывают. Ночами мы здесь их часто отлавливаем. — Какие ещё происшествия ночью случаются? — интересуюсь. — Пьяницы с Бессарабки забредают. Бывает, наши ребята отношения между собой выясняют или «Правый сектор» стрельбу устраивает. Вы до утра здесь? Увидите. Символ власти
Холодный ветер совсем доконал, и я попросился в палатку к Максимычу. Его нет на месте. Кто-то читает вслух статью об Украине, «москалях», Крыме. Театральные казаки время от времени комментируют: — Хорошо сказал! По окончании «политинформации» немолодой боец с окладистой бородой даёт мне подержать тяжёлый пернач, который вытаскивает из-за пояса. — Это декоративный, а боевой потяжелее, — говорит он. — Для честных людей пернач не опасен, а вот депутаты с министрами пусть помнят, у кого настоящий символ власти. Бородача зовут Леонид Круць, приехал из Хмельницкой области. Ему 55 лет, он казачий полковник. В мирной жизни — строитель. Но воинские навыки у него, как и у Максимыча, профессиональные: когда-то окончил Львовскую школу милиции. В 1992 году защищал украинские сёла в Приднестровье — в составе казацкого ополчения. На Майдане он старожил. Несколько месяцев назад Леонид взял небольшой кредит в банке, чтобы поддержать семью, пока воюет. И теперь глава семейства периодически уезжает с Майдана на заработки — кредит надо обслуживать. 18 февраля Леонид был ранен в живот. — Пулю вырезали вместе с застарелой грыжей, так что получилось даже неплохо, — Круць рассказывает о себе, взвешивая в руках пернач. Мне слегка не по себе от перначей, охотничьих ножей и прочего холодного оружия, с которым ходят люди Майдана. Заговорив на эту тему, нарываюсь на спор. — Мы все здесь с ножами, но скажите, опасны ли эти ножи для вас? — вступает есаул Иван Лютый. — Угрожал ли вам кто-нибудь? Сейчас оружие есть у всех, кроме честных людей. Когда Путин напал на Крым, мы ходили к вице-премьеру Яреме, просили дать нам оружие и отправить на войну. А он нам ответил, что прежде чем стрелять во внешних агрессоров, мы будем стрелять в новую власть. И был прав. В запале Иван Лютый неожиданно отвечает на незаданный вопрос — зачем вы до сих пор здесь, да ещё с оружием? — Да, Майдан победил, но система осталась прежней, — констатирует Лютый. — Кого наказали за вооружение титушек? Сколько титушек посадили? Сколько судей, дававших нам по десять лет тюрьмы? Да мы до сих пор ловим здесь мордоворотов с оружием, передаём их милиции, а через несколько дней видим их снова. Вывод: будут стоять, пока всех не переловят. — Хватит байки травить. Полночь уже, — обрывает появившийся в дверях палатки Максимыч. Взглянув на него, я слегка опешил: в руках у казака охотничья двустволка.
Настоящий полковник. Казачий полковник Леонид Круць в мирной жизни строитель, но когда-то окончил Львовскую школу милиции
Партийный вопрос
Наш пост как раз напротив двери интернет-центра, который занимал «Правый сектор». Высокая железная бочка, в которой неохотно горят старые доски, даёт совсем немного тепла.Семнадцатилетний паренёк из Львова умело подливает в огонь коктейль Молотова и ничуть не пугается, когда бутылка загорается у него в руках. Спокойно задувает огонь и улыбается: — Так она никогда не взорвётся. Чтобы бензин загорелся, бутылка должна разбиться. В феврале мы с двумя друзьями разлили пятьсот таких бутылок за два часа. Двое разливали, один фитили делал. Максимыч словно не замечает ветра и холода. С двустволкой на плече размеренно ходит вокруг костра и объясняет мне обстановку: — Раз уж наша палатка рядом с «Правым сектором», ружьё под рукой не лишнее. У них тоже есть оружие. Но моё ружьё зарегистрировано, а их — нет. «Правый сектор» на Майдане держится особняком. Его бойцы не живут в палатках, а занимают три объекта: Интернет-центр, магазины «Боско» и «Киевстар». Узнать «правых» легко: их камуфляжная форма по цвету отличается от формы бойцов Самообороны. К тому же они ходят в полной амуниции, не снимая бронежилетов, и всегда имеют при себе балаклавы и арафатки. Ещё одна деталь: на вид многим из них не больше двадцати. Главное, что не нравится Самообороне, это боевые стволы у «малолеток» из «Правого сектора»*. — Ты чего так глубоко руки в карманы запихал. Смотри не отстрели себе там ничего, — шутит Максимыч, увидев быстро идущего по Крещатику съёжившегося от холода «правого». К нашему патрулю подходит здоровенный детина в форме морского пехотинца — киевлянин Игорь и сразу включается в разговор: — Мы поддерживаем «Правый сектор» в некоторых их требованиях, к примеру, отставки Авакова, но многое нам не по душе, — чувствуется, что у Игоря накипело. — Эти ребята появились в феврале словно ниоткуда, забросали «Беркут» коктейлями Молотова, и на всех телеканалах появились нужные кому-то картинки. Из темноты поддакивают другие патрульные. — Откуда Ярош взял два с половиной миллиона гривен на регистрацию кандидатом в президенты? — слышен чей-то бас. Ему вторит скрипучий голос: — Когда «Правый сектор» памятники валил, нас никто не спрашивал. А разве хорошо это было? Почему нужно было варварски уничтожать то, что можно цивилизованно демонтировать? — И «Свобода» не лучше, — добавляет кто-то. — Когда в январе мороз ударил, они каждый день ходили по Майдану строем и кричали: «Свобода прийде, порядок наведе!» Но на посты или на постройку баррикад найти людей среди них было нереально. — Любая партия — это коммерческий проект, — соглашается бас. — Ей не нужны простые люди и справедливость. Разглагольствования мужиков о справедливости не отличаются оригинальностью. Около двух часов ночи я отпросился у Максимыча, чтобы прогуляться по ночному Майдану. И чуть не влип в историю.
Кто такой
Я выбираю самый длинный маршрут — к верхней баррикаде на Институтской, или, вернее, на улице Героев Небесной Сотни. У последнего поста пытаюсь завести разговор с часовыми. В этот момент рядом со мной словно из-под земли вырос парнишка лет двадцати в модном полупальто. Обиженным, чуть жеманным голосом полупальто заныло: — У меня в Украинском доме только что отобрали 500 гривен, телефон и удостоверение сироты. А мне его дало государство. Я раньше был за вас, а теперь я против. За что здесь умирали герои! Пусть мне всё вернут. Часовой по рации передаёт: «Здесь какой-то странный типчик и журналист с ним. Забирайте обоих!» У командира оперативной группы, появившейся через несколько секунд, в руках настоящая казацкая шашка в красивых чеканных ножнах. Нас с пареньком вежливо просят пройти. В бывшем суши-баре пареньку устроили короткий допрос: — Как зовут? — У меня ваши ребята отобрали 500 гривен. Я сирота, — снова начал тянуть парень. — Что ты делал в Украинском доме ночью? — А что, я не могу туда зайти? Что, Майдан арендовала Самооборона? Сколько бойцы ни бьются, паренёк не говорит ничего, кроме своей легенды: отобрали, обидели, сирота… В какой-то момент он пробурчал: «Герои не за то умирали!» Эта фраза изменила ход допроса. Один из «следователей» сгрёб в охапку франта в фирменном полупальто и тряханул его так, что затрещали швы. — Не ты, гад, будешь говорить мне о героях! Не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы другие бойцы не оттащили «следователя» и не увели насмерть перепуганное полупальто. Усталый мужик с шашкой пытается сгладить инцидент: — Вы о нашем бойце плохо не думайте: он таких бьёт только простреленной рукой, а она у него слабая. Это чмо — типичный провокатор. Таких тут теперь много. То какая-то баба начнёт орать во всю глотку: «Я люблю Януковича!», то кто-то смахнёт цветы возле портретов погибших. По шесть-семь случаев за ночь. Хотят нас спровоцировать, вызвать волну ненависти, хотят, чтобы мы полезли в драку, порубили в капусту этих сволочей. Тогда они скажут: «Видите, какие бандиты собрались на Майдане». Возвращаюсь к своим, рассказываю об увиденном. Бойцы кивают: странного народу на Майдане в последнее время много. Скрипучий голос пускается в рассуждения: — Сюда после революции вообще много «туристов» понаехало: тоже в форме, тоже живут в палатках, но спросишь у них, чего они тут, — не знают. В некоторых сотнях таких больше половины.
На осадном положении. Киевлянин Артур Приходько считает, что власть каждую ночь подсылает на Майдан провокаторов
Выстрелы
Около трёх случилась первая драка. У филармонии галдёж, который нарастал с каждой минутой. — Вот и пришло время пострелять, — философски заключил Максимыч и разрядил по очереди оба ствола в ночное небо.Это был сигнал: из разных палаток начали выбегать сонные бойцы, надевающие на ходу бронежилеты. Когда я подошёл к месту скандала, там уже было человек семьдесят. — Чего она на меня плюёт! Я ж к ней как к человеку! — орал раскрасневшийся белобрысый пацан, которого держали за руки бойцы. — Опять из-за девчонки повздорили! — объяснил ситуацию крепкий паренёк в берете десантника. — Идём спать. Из обрывков фраз я понял, что боец пытался выяснить отношения с бывшей возлюбленной. За неё кто-то вступился, началась потасовка. Вторая драка произошла около четырёх. Возле палатки-столовой часовые заметили двух подозрительных парней и потребовали у них документы. Один из парней выхватил финку, второй метнулся к кухне и схватил лежавший на столе кухонный нож. С этим ножом его и поймали. Другой убежал. Прижав побледневшего парнишку к витрине магазина, бойцы Самообороны терпеливо ждали, пока утихнет народный гнев — многим хотелось его ударить. Потом, окружив кольцом задержанного, повели в Украинский дом. Один из бойцов шёл за ними, держа за кончик лезвия отобранный нож, чтобы не стереть отпечатки пальцев. Примерно в полпятого мимо нашего поста прошёл в сопровождении самообороновцев мужчина без штанов. — Лазил по лагерю, — объяснил нам рослый боец, конвоировавший его. — Увидел нас, бросился бежать. Поймали, спрашиваем: кто такой? Сказал, что из пятой сотни. А имени своего сотника назвать не может. Откуда, спрашиваем. Он: «Из Львова». Я ему: «Кто такой Тарас Григорьевич Шевченко?» Не знает. Потом сказал, что сидел во Львове, но номера колонии тоже назвать не смог. Короче, я сказал ему снимать штаны. Погуляет по городу до утра, а потом, если штаны нужны, пусть возвращается и рассказывает, кто он, откуда и что у нас делал ночью. До рассвета мы сидели у тлеющего костра и травили анекдоты. Мои боевые товарищи дремали на лавках, бог знает как сумев заснуть на таком холоде. И только Максимыч со своей двустволкой был твёрд, как кремень. Казалось, он готов отстоять ещё одну вахту. Моя одежда насквозь пропиталась дымом от костра и жжёным машинным маслом — одним из ингредиентов коктейля Молотова. Хотелось домой, под горячий душ. Немного мучила мысль о том, что ребята, с которыми стоял в карауле, пойдут, не раздеваясь, спать в палатки, посетив вонючие биотуалеты.
Дневной дозор. Днём майдановцы заняты любимым делом — контролируют власть. На фото — Миша Гафин
Матрица
Когда я бродил по ночному Майдану, меня окликнул женский голос: — Идите под рефлектор, а то замёрзли совсем. И чаю выпейте.Познакомились. Стройную женщину звать Натальей, она волонтёр: делает бутерброды и убирает на кухне. В штаб сотни с поэтичным названием «Львівська брама» приходит по ночам, чтобы повидаться с мужем — пока младший ребёнок спит. Её муж, Артур Приходько, живёт на Майдане четвёртый месяц. Чай мы пили втроём. Артур одет не в камуфляж: на нём куртка и кепка. Самого себя в шутку Артур называет полрядового — из-за проблем со здоровьем свои боевые качества он оценивает не очень высоко. Артур логично и сжато формулирует то, что другие майдановцы «знают сердцем»: — Власть подсылает нам каждую ночь провокаторов, создаёт «фейковые» сотни, чтобы разбавить, маргинализировать Майдан, — Артур делает большой глоток. — Приходят какие-то люди и пытаются возглавить нас, создавая общественные организации, штабы Майдана, советы сотников, выделяя какие-то деньги. Зачем? Политики завидуют доверию, которым пользуется Майдан у народа, примазываются к нашему движению. Но потом вдруг оказывается, что никто не слушает командиров, утверждающих, что именно они управляют Майданом. На самом деле у нас здесь нет единого центра и нет лидеров, и в этом наше спасение. Ведь и лидера, и центр управления можно быстро уничтожить. Но попробуйте уничтожить идею, вектор. Наталья подливает ему чай. Воспользовавшись паузой, задаю вопрос, который для большинства майдановцев звучит наивно: — С Майданом сегодня борются те политики, которых Майдан привёл к власти? — Да, мы привели к власти одних людей вместо других, но система, матрица, осталась прежней. И чтобы новые правители ни говорили, все они дети прогнившей системы. Кому из тех, кто сегодня занял ответственные посты, было плохо при Януковиче? Теперь все они хотят удержаться в своих креслах, работая как привыкли — не на людей, а на себя. Только Майдан может помешать им, вот почему они делают всё возможное, чтобы выкурить нас отсюда. Если мы сейчас уйдем, всё снова будет как раньше. Артур делает ещё один глоток и обобщает: — Людям нужно проснуться от спячки и понять, что государство — это механизм, который должен служить их интересам. И если он не работает, то нужно заменить испортившиеся детали, а не махать на это рукой и не уезжать в другую страну. Прощаясь с Артуром, я не удержался от вопроса: — У вас двое маленьких детей, а вы живёте здесь. Вам их не жалко? Артур встаёт и ведёт меня к стене, на которой висят портреты молодых ребят. — Смотри! Из нашей сотни погибли пятеро. Вот у этого парня было двое детей, а у этого — трое. А ребёнку этого человека было только пять дней, когда его отца убили… На Майдане странно и страшновато по ночам. Маленькую республику в центре большого города населяют разные люди, пытающиеся ужиться по грубым и простым мужским законам. Их объединяет уверенность в том, что они бросают вызов всесильной матрице. Романтики?Возможно. И романтизм этот заразителен. Я много спорил с ними, доказывая, что изменение системы в течение одного года было бы чудом, а они отвечали: «Разве не чудо то, что нам удалось прогнать Януковича? Кто верил в это?» Помимо романтизма у них есть ещё кое-что — чувство ответственности. Покинуть Майдан до того, как будет достигнута главная цель — замена системы — для многих из них равносильно предательству памяти погибших. Когда материал был готов, мне позвонил Миша Гафин. В его голосе слышались нотки отчаянья, перемешанного с болью и бессильной злобой: «Никто не знает что делать. Майдан рассыпается. Полевые командиры поразъезжались. Вчера одни самообороновцы пошли митинговать под Верховную Раду, другие отказались идти, считая это провокацией. Я готов воевать в диверсионных группах на востоке, пусть мне дадут автомат и скажут, с кем идти, куда, и я пойду. Пусть поставят задачи. Но никто ничего не говорит, а тем временем страну рвут на части». Дмитрий Синяк, Фокус Информационное агентство «www.blogofdream.ru» Украина - www.blogofdream.ru
|
|