Как боевой опыт может пригодиться в мирной жизни
«Когда возвращаешься с войны, всё меняется: смотришь по сторонам, видишь обычную спокойную жизнь, но не узнаёшь её», — вспоминает гвардии сержант запаса Пётр Рябенко. Ветеран Афганской войны знает, что чувствуют сейчас тысячи украинцев, прошедших Майдан Один из товарищей Петра вскоре после возвращения из Афганистана повесился в комнате студенческого общежития. Он поступил в институт и, казалось, вжился в роль «гражданского», но не смог справиться с психологическими проблемами и последствиями ранения. Адвокат. Пётр Рябенко не успокоится, пока невиновных не перестанут сажать в тюрьмы Картина первая. Защитник Солидный, дорого обставленный офис в центре Киева. Огромная переговорная комната с необъятным столом из тёмного полированного дерева. Ассистенты изо всех сил стараются услужить — предлагают чай-кофе, пристроить пальтишко в шкаф. Дверь открывается — персонал замирает. В комнату входит, вернее, влетает рослый немолодой мужчина — хозяин этой медной горы, глава адвокатского объединения ICBS, гвардии сержант Пётр Рябенко. Он двигается и говорит так быстро, что я едва могу за ним уследить. В этом стремительном человеке легко узнать управленца коммерческой структуры, привыкшего делать несколько дел одновременно и контролировать работу множества подчинённых. Совсем недавно на Майдане, где мы с ним познакомились, он казался другим. Сосредоточенным, осторожным: ни одного лишнего движения — словом, солдат перед атакой. Если бы 30 лет назад кто-то сказал Петру, что у него будет свой офис на Прорезной, он бы не поверил. Деревенский парень из Житомирской области, выросший без родителей, с одной бабушкой, не метил в герои, хотел спокойной благополучной жизни. Он даже в армию идти не собирался и учебное заведение выбирал с военной кафедрой, чтобы «откосить». Не вышло. Петра призвали и после недолгого обучения в Прибалтике отправили в Афганистан. Так началось его преображение. Когда на расстоянии двухсот метров от человека стреляет автомат, ухо слышит только неясное пощёлкивание. Смерть ходила вокруг тихо и забирала товарищей. Пётр часто вспоминает, как вскоре после прибытия в Афганистан ехал на бронетранспортёре с несколькими старослужащими. Что-то мелкое с цоканьем ударялось о бронированную поверхность. Прошли секунды — однополчане мертвы. Первые увиденные им в Афганистане трупы, первые услышанные стоны тяжело раненных, первый расстрелянный им караван снятся до сих пор. Для сержанта Рябенко всё это закончилось в 1985-м, когда его 80-я отдельная разведрота Витебской воздушно-десантной дивизии высадилась в провинции Кунар для участия в операции «Возмездие». — Ночью мы подошли к горам, за которыми был уже Пакистан, нам навстречу пехотинцы выносили убитых и раненых, — вспоминает Пётр. — Наступали на рассвете, перед этим был проведён артиллерийский обстрел гор — 10 «Катюш» давали огонь в течение двух часов. Я думал, не только люди, мыши должны передохнуть. Оказалось, во время наступления против 130 человек было несколько тысяч душманов. Молодые солдаты их даже не видели. Смотришь — вокруг деревья, камни, трава и пули, летящие непонятно откуда. В этом бою потери двух рот составили 10 убитых и 60 раненых. Петру Рябенко прострелили ногу. На этом закончилась афганская часть его истории. Гвардии сержанта перевели в запас, отправили домой. И тут оказалось, что дома нет. — В 1986-м, после аварии на ЧАЭС, нашу деревню отселили, так что к моменту возвращения моей малой родины уже не существовало, — говорит Пётр. Осталась только бабушка, которая дождалась внука и умерла в 1987-м. Итог его лучших лет: раздробленные кости и военная пенсия — $200 по нынешнему курсу. И всё-таки главный контраст между прошлым и настоящим составляли не новые обстоятельства, а внутренние перемены. — Я смотрел вокруг и думал: на какую ерунду люди тратят жизнь. Видел людей, готовых перегрызть друг другу глотки из-за ничего не стоящих вещей, и хотелось крикнуть: остановитесь. Меня не слышали, вообще не понимали, что со мной произошло. Почти все боевые товарищи, с которыми Пётр общался «на гражданке», переживали что-то подобное. Справлялись с новой реальностью по-разному: кто-то пил, кто-то замыкался в себе и жил воспоминаниями о войне, кто-то искал способы изменить жизнь. Пётр решил посвятить себя правозащитной деятельности. Звучит пафосно, но факт: ради этого он поступил на юридический факультет Киевского университета имени Тараса Шевченко, где на одно место претендовали 40 абитуриентов. Ради этого пошёл работать следователем в прокуратуру Московского района Киева, откуда уволился через год по идейным соображениям — во время августовского путча 1991 года. Ради этого вместе с партнёрами создавал юридическую фирму и брался за безнадёжные дела. Его клиентами были экс-премьер Юлия Тимошенко, Анатолий Гриценко (в то время зампред СБУ), другие политики. Такие дела обеспечили ему известность в юридических кругах и коммерческий успех, но не их Пётр Рябенко считает главными профессиональными победами. Больше всего он гордится защитой двух обычных людей, несправедливо обвинённых в преступлении. Сотрудники правоохранительных органов фальсифицировали доказательства, выбивали на допросах ложные показания. Рябенко потратил на это дело восемь лет. Оно не принесло ему ни денег, ни славы — только моральное удовлетворение. Защитник. Призвание Артура Деревянко — обеспечивать безопасность. Картина вторая. Профессионал В холле в киевского Fairmont Grand Hotel меня встречает менеджер в форменном сером костюме с дежурной улыбкой: — Вы у нас уже бывали? Хотите, проведём экскурсию по отелю? Отвечаю, что экскурсия не нужна, и прошу проводить меня к начальнику службы безопасности Артуру Деревянко. Не переставая улыбаться и не меняя тона, менеджер говорит: — Это я, очень приятно, — и показывает на маленький серебристый бейдж. — Модульная система, сегодня я дежурный менеджер, а вообще — директор департамента безопасности. По дороге в кабинет Артур рассказывает о гостинице, показывает, где проходят чемпионаты по бальным танцам, где устраивают fashion-show. Я тем временем пытаюсь увязать его облик и манеру поведения со всем тем, что рассказывали о нём однополчане. Карьерный военный, разведчик, снайпер и минёр. Двадцать лет в спецназе. Учился в Киевском общевойсковом училище и колледже морской пехоты США. После Афганистана была служба в миротворческом контингенте в Югославии. Длинный список наград. В 35 лет ушёл из армии, когда понял, что не поднимется выше заместителя командира бригады специального назначения. Теперь встречает гостей в отеле. На вопрос, было ли психологически тяжело адаптироваться к гражданской жизни после войны, Артур Деревянко отвечает охотно, но без эмоций: — Полгода после возвращения из Афганистана — да. Через это многие прошли. Целыми днями пили водку и слушали афганские песни, у меня тоже был магнитофон с трофейными кассетами, потом жена сказала: «Хватит!» — и всё выбросила. О боевых действиях подполковник запаса рассказывает спокойно и по-деловому, оперируя понятиями, которые кажутся более уместными в бизнесе, чем на войне: «эффективность», «показатели». Главным показателем своей эффективности Артур считает то, что за двадцать лет не погиб ни один его солдат. — Нет такого понятия, как «допустимые потери»: если взяли караван, но были убиты свои, это вообще не результат, — утверждает подполковник Деревянко. — Это плохая организация работы со стороны командира. Если кто-то после Афганистана или Чечни рассказывает, как там ходили по локоть в крови, то, скорее всего, этот человек сам не видел того, что описывает. По словам бывшего спецназовца, тяжело, когда в памяти одна война. А если три-четыре кампании, как у него, другое дело — можно сравнивать, анализировать, оценивать. Когда войн несколько, война — это уже профессия. Не очень вежливо намекаю на то, что он сегодня похож на гостиничного клерка. Он не обижается: — После армии я пытался заниматься бизнесом — перепёлок выращивал, бензином торговал, потом другими товарами — не пошло. По складу ума я служащий. Будь в армии перспектива карьерного роста, служил бы ещё лет 15–20. Артур не лукавит. Потерпев неудачу с несколькими коммерческими проектами, он принял предложение армейских друзей и стал помощником председателя Всеукраинского союза ветеранов Афганистана, возглавлял службы безопасности в Укртранснафте и нескольких строительных компаниях. Роль винтика в сложном организационном механизме его, очевидно, устраивает. Единственный раз за всё время общения Артур Деревянко теряет невозмутимость, когда речь заходит о том, что Кировоградская бригада спецназа, в которой он отслужил свои последние армейские годы, скоро будет расформирована. Подполковник Деревянко говорит о том, как политики губят армейский спецназ и наращивают милицейский, о том, к чему может привести расформирование элитных войск и как к таким подразделениям относятся в других странах. Борец. Сергей Трискач не сделал армейской карьеры, но поле боя находит и на гражданке Картина третья. Живой Один из старейших киевских ресторанов — «Млин» на берегу Днепра. Зеркала, белые скатерти, сложная сервировка, пафосный интерьер. В таких декорациях странно смотрится фигура высокого, чуть угловатого мужчины в скромном костюме и поношенном джемпере. Обеспеченного человека в нём выдают ухоженные ногти, зубы и волосы, а главное — подчёркнуто уважительное отношение окружающих. В заведении пусто, здесь только он и двое сопровождающих. Персонал «Млина» выполняет его распоряжения, хотя он не хозяин, а клиент. Он — это Сергей Трискач, совладелец транспортной компании «Мотус», в недавнем прошлом акционер Ивановского пивзавода и собственник столичной сети АЗС. Он говорит неторопливо, вполголоса. Тщательно и осторожно подбирает слова. Избегает резких высказываний. В 1983-м этот степенный бизнесмен был рисковым девятнадцатилетним солдатом, мечтавшим о подвигах. На первом курсе Киевского технологического института пищевой промышленности он учился прыгать с парашютом, представляя себя десантником. После призыва в армию, отправляясь на несколько месяцев в учебный центр в Фергане, он знал, что оттуда попадёт в Афганистан. Мысли об этом вызывали не страх, а предвкушение будущих приключений и подвигов. — Смотрю на сегодняшних девятнадцатилетних — дети, и как я мог воевать в этом возрасте? А ведь не боялся, было интересно, особенно когда попал в Кабул, — признаётся Сергей. — До этого ни разу не выезжал за границу, а тут другой мир — мечети, женщины в парандже. Мы стояли в крепости Баласихар, которую ещё Александр Македонский брал. Поначалу у всех был запал и патриотический дух. Росли же на примерах героев Великой Отечественной. Многие хотели стать профессиональными военными, но у меня вот с армейской карьерой не сложилось. Я инвалид, меня из Афганистана на носилках увезли. Все участники боевых действий переживают три стадии развития стресса: мобилизация, дезадаптация и истощение. По словам Смирнова, участники протестов на Майдане, которых он видел, не вышли из стрессового состояния и находятся на стадии истощения. У них вроде бы есть цель, которая должна стимулировать; есть активная жизненная позиция, желание контролировать ситуацию в стране и быть хозяевами собственных судеб, но вот с психогигиеной беда. Информационное агентство «www.blogofdream.ru» Украина - www.blogofdream.ru |